Из всех жен Владимира Петровича я знаком с двумя – второй и третьей. Первую знаю только по фотографиям. Эта изящная смуглянка с короткой темной стрижкой была его первой, еще студенческой, любовью и матерью его первого ребенка. «Вовка-пароход делает деньги и детей», – поведала мне Инна, родная сестра Владимира Петровича. Для нее, едкой остроумицы, он – «Вовка-пароход», для других – шеф, начальник, директор, полубог, не меньше.
Я помню, мы заходили к нему на работу, нужно было ему что-то отдать. Пришлось подождать немного – начальства на месте не было. В офисе царило рабочее оживление, но вдруг воздух тревожно загудел, а потом разом утратил все звуки – только метроном мерно застучал. Владимир Петрович, выщелкивая каблуками своих ботинок упругий стук, шел меж столов, осматривал территорию – кивал головой направо и налево, горделивый, седой, как лунь, с гусарской выправкой, а сам чем-то похожий на племенного жеребца.
Из всех жен Владимира Петровича я знаком с двумя – второй и третьей.
– Слушай, а ты-то его не боишься? – шепнул я Инне, заробев от этой тревоги, так внятно прописавшейся в служебных помещениях.
– Я Вовку в трусах видела, – ответила та. По возрасту Инна годится «Вовке» в дочери: ему скоро шестьдесят, ей чуть за сорок. Но отношение у Инны к брату, скорее, покровительственное.
– Пролетарий, но сердечный, – говорит она, умудряясь всего в двух словах дважды согрешить против истины. Владимира Петровича, любителя костюмов стального цвета и щегольских остроносых ботинок, можно в худшем случае принять за мещанина во дворянстве, но никак не за пролетария. К тому же его зацикленность на собственной персоне настолько самоуверенна, что в праве его на эгоизм не хочется даже сомневаться.
«Пролетарий, но сердечный», – говорит она, умудряясь всего в двух словах дважды согрешить против истины.
Его актуальная жена сидит дома, с бывшей женой он ездит в гости к общим детям. Он бы и самой первой – той, смуглянке – наверняка нашел бы применение. Но контакта с ней нет. Она живет в другом городе, замужем, просит не беспокоить.
– Живет, как хочет. Там у него что угодно – пламенный мотор, кожаный мешок для перекачивания крови, но никак не средоточие сердечности, – со смехом возражаю я Инне, которая приходится мне приятельницей.
Матери его детей возникают будто грибы после дождя – внезапно, разом и уже с готовенькими ребятишками.
– Ты его не знаешь, – бурчит она.
– И не стремлюсь, – отвечаю я, но в этом месте немного лукавлю.
Мне не очень интересен успешный бизнесмен Владимир Петрович, но к брату Вовке, мужу Владимиру и любовнику, скажем, «Володеньке», я бы присмотрелся. Я никогда не видел, чтобы он открыто интересовался женщинами. Какая часть женского тела для него особенно притягательна – ни для кого не секрет, но на моих глазах не было такого, чтобы он открыто с кем-то флиртовал. Матери его детей (а следовательно, и любовницы) возникают будто грибы после дождя – внезапно, разом и уже с готовенькими ребятишками.
Со второй его женой – Марией – я познакомился вынужденно. Инна получила от нее оскорбительное письмо: та обвиняла семью мужа, что сотворила такого «выродка», который не стесняется заводить любовниц при живых женах.
Была кошмарная свара, и я был ей единственным свидетелем. Две женщины кричали друг на друга – так я без нужды узнал, что Инна в юном возрасте путалась с каким-то «стариком», а Мария принялась наставлять мужу рога чуть не на следующий день после свадьбы. Сцена некрасивая вдвойне, если учесть, что Инна – переводчица немецкой классики, а Мария – директор школы.
Примирение было таким же неожиданным, как и ссора. После развода, сделавшего Марию не бедней, а только свободней, она снова звала бывшую золовку на кофе. И мне временами доставалось.
Была кошмарная свара, и я был ей единственным свидетелем. Сцена некрасивая вдвойне, если учесть, что Инна – переводчица немецкой классики, а Мария – директор школы.
– У тебя любовник есть? – спросила ее как-то Инна.
– Я обслужена, – невозмутимо ответила Мария.
– Надеюсь, не машинным способом?
– Мануальным.
Я сидел красный, как рак, а «девушкам» хоть бы хны.
Женщина она злая, высокомерная, но лучшего собеседника для вечера с белым вином и сырными канапе трудно себе представить. Мария выставляет напоказ все свои ровные белые зубы, много жестикулирует, выпаливая гадость за гадостью.
– Дочь моя за чурку не пойдет, не для того я ее до восьмого класса ремнем била, чтобы она в гарем пошла, – и все с такой энергией, с таким огненным обаянием, что и возражать-то ей не хочется.
Женщина она злая, высокомерная, но лучшего собеседника для вечера с белым вином и сырными канапе трудно себе представить.
Кроме битой дочери, у которой роман с нефтяным кавказским магнатом, есть у Марии и небитый сын. Его Мария боготворит. Понять это можно по тому, что она рассказывает о своем финансисте с усилием: плохое о нем она говорить не может, а хорошее в принципе не может сорваться с ее уст.
Другая жена Владимира Петровича – под номером три и с мягким именем «Саша» – похожа на рыбу. Юркую плотву – прохладную гибкую живность. К ней я бы в гости на кофе не пошел – хоть сколько меня Инна уговаривай.
Кроме битой дочери, у которой роман с нефтяным кавказским магнатом, есть у Марии и небитый сын.
Саша любит нацеплять маску страдания: углы губ опущены, глаза собраны в булавочки. Эту деланную муку я называю «кисломолочной», но раздражает меня не столько маска (сама по себе забавная), сколько необходимость участвовать в дурацком спектакле.
– Я – мать-одиночка с двумя детьми, – любит повторять она, смотрит требовательно.
Не врет, в общем-то. Саша ему гражданская жена. Но кредитка мужа в полном ее распоряжении, живет в его доме (обставленном Марией), работает в его же компании, возможно, в паре кабинетов от того стола, на котором они, по слухам, зачали свою старшую девочку.
Теперь Саша звонит родственникам своего гражданского мужа и рассказывает, что он страшный эгоист и самодур, что надоел, она устала.
Инне ее не жаль. Ей вообще не жаль жен брата – она называет их «злодейками». Всех скопом.
– Его же легко осчастливить, – говорит она, удивляясь, что кто-то не может понять вещей столь очевидных.
– И как же?
– Полное брюхо, пустые яйца.
Саша ему гражданская жена. Но кредитка мужа в полном ее распоряжении, живет в его доме, работает в его же компании.
Кстати, готовить Саша не умеет, воображать в постели это холодное тело мне не очень приятно – не понимаю, зачем брат Инны стал с ней жить. Может быть, она с глазу на глаз другая – живая, теплая, счастливая…
– Он хоть бы стерилизовался что ли. С такой плодовитостью да в его-то годы, – сокрушалась как-то Инна. И тут она права настолько же, насколько и не права. Брат ее, в общем-то, выглядит на все свои «без пяти минут шестьдесят», но это ухоженные «без пяти минут», тренированные, излучающие силу – теоретически можно понять тех женщин, которые спешат завести детей от молодцеватого патриарха.
По неуточненным данным, у него шестеро. Три дочери, три сына. Третьего сына он не видел – некая женщина хотела ребенка, Владимир Петрович был не против, а потом та исчезла, некоторое время спустя открыткой поздравив его с мальчиком.
– В мыльной опере новая серия, – смеясь, объявила на днях Инна. – Вовка новую бабу обрюхатил.
– На работе?
– А где ж еще? Опять жениться будет.
– Она, конечно, худенькая, маленькая, темные волосы, красивая задница, что немаловажно, – разыгравшись вслед за Инной, перечислял я.
По неуточненным данным, у него шестеро. Три дочери, три сына.
– Только не говори, что это ты ее подослал.
– Само собой, у меня ж других дел нет, – рассмеялся и я.Не говорить же ей, что жен у ее брата много, а женщина – всегда одна. Изящная смуглянка с короткой стрижкой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий